— Какие-то космические цифры, — покачала я головой. — И чего он хочет, этот Алескеров?

— Как минимум перевес голосов, чтобы продавить решение о выплате дивидендов за прошлый год. Три доллара за акцию — и можно безбедно прожить ещё годик.

Я честно сбилась с подсчётов переводя в рубли. Больше ста семидесяти миллионов?

— Да уж годик и правда протянет, по серенькому так, особо не шикуя.

— В прошлом году мы приняли решение пустить эти деньги в производство, а именно вложили в разработку нового месторождения. Выплатили только мелким акционерам. Большинство из них работают на наших предприятиях и для людей это не только дополнительный доход, но и лояльность к руководству, и хорошая мотивация не менять место работы. В этом году я надеялся поступить так же.

— А голос — это процент?

— Да. И фактически голосовали только я, Пашутин, Алескеров и ещё один акционер, у которого два процента, но он всегда за выплаты.

— А остальные? — я снова напрягла извилины, считая в уме.

— В прошлом году у Алескерова было тридцать семь, у меня сорок семь, у Пашутина семь, плюс два, а остальные семь процентов право голоса не имели, так как у каждого из этих мелких держателей акций меньше одного процента.

— Те, которым как раз дивиденды и выплатили.

— Да. Но этом году Алескеров прикупил ещё два процента. И если Пашутин отдаст ему свои семь, например, в доверительное управление…

— То у тебя будет сорок семь, у него сорок шесть плюс два того чела, что тоже за выплату и в итоге будет так, как ему надо?

— Только по этому вопросу. Остальные решения принимает Совет директоров, из которых три независимых, то есть не имеющих акций компании.

— Ну тогда Алескеров действительно пошёл на крайние меры. Такие деньги на кону и, видимо, они ему очень нужны.

— Очевидно, — тяжело вздохнул он. — Только не уверен крайние ли.

Но мне уже ничего не лезло в голову после всех подсчётов. И особенно после того как его губы и руки стали такими настойчивыми.

Завершив этот трудный и долгий день феерическим бингерлѐ, мы наконец уснули, чтобы с утра начать новую главу, да что там, я надеялась целую книгу наших новых отношений.

И дни летели так, что страницы её только успевали переворачиваться.

Глава 35. Эльвира

Уютный столик у окна небольшого кафе.

Мы с Анькой сидим там второй час.

— Я думала ты не объявишься, — разливала я по бокалам красное вино.

— Да ну, ты что. Я хоть и приехала ненадолго, по делам, но мимо тебя бы точно не прошла, — она подняла бокал. — За что пьём?

— За ложь, — подняла я свой.

И, конечно, не потому предложила этот тост, что эта врушка, наверняка, и не собиралась мне звонить, даже несмотря на то, что её в баре видел Костя. Я любила её такой как есть. Немного грубоватой, слегка циничной, капельку резкой, иногда, не морщась, привирающей, любящей прибухнуть, поесть, потрахаться и ничуть не комплексующей из-за этого.

Аньке я сама позвонила через пару дней после того как Павел сделал мне предложение. И она согласилась помочь с покупкой платья, в котором мне предстоит составить компанию Верейскому на свадьбе сестры. И которое уже лежало в пакете у нашего столика вместе с туфлями, сумочкой и на всякий случай бельём. Хотя бельё под льнущей к телу дорогой тканью явно будет лишним.

Теперь, сняв груз со своей души — Ура, мне есть в чём пойти! Прости, Паш, что я потратила такую кучу денег! — я была рада послушать её последние новости.

 Хотя моих явно было больше. И весь последний час скорее я изливала ей душу.

С Анькой мы вместе учились в университете, но потом жизнь забросила её в Нью-Йорк — вышла замуж за американца. И хотя с мужем давно развелась, там и осталась. Сейчас работала представителем компании, производящей медицинское оборудование.    

— За ложь, так за ложь! Как скажешь, девочка моя, я из себя святошу не строю, — поддержала она. — Считаю, иногда можно и приврать. А порой даже нужно.

Любила я её и за эту прямоту.

Она выхлебала вино почти до дна, а потом снова посмотрела на мой палец.

Аккуратное кольцо из белого металла, что словно приподнимался, обнимая собой прозрачный камень, я не снимала ни днём ни ночью — так оно мне нравилось. Изысканно простое, неброское, элегантное, спокойное. Ни прибавить ни убавить насколько оно было обо мне, о Павле, о нас — у меня всё сжималось внутри, когда я на него смотрела.

— До сих пор не могу поверить в реальность происходящего, — тоже посмотрев на кольцо, допила я очередной бокал до дна. — Но сегодня у меня такое чувство, словно я поступила очень плохо.

Сегодня с утра я провожала в аэропорту Костю. И честно, была рада, что Анька смогла вырваться со мной по магазинам именно в этот день.

Сегодня хотелось напиться и покаяться.

За то, как я трусливо сняла кольцо, когда приехала в аэропорт.

И ещё трусливее умолчала насколько у нас с Верейским всё серьёзно.

— Ну а что ты должна была сказать? Прости, я люблю его, а не тебя? Ну неужели он дурак и сам не понимает?

— Да кто его знает, что он понимает, а что нет. Но, наверно, так было бы честнее — сказать, что мы уже помолвлены. А мне всё время его словно жалко. И я ненавижу себя за эту жалость. Я всё время веду себя с ним как-то неправильно.  

И это была чистая правда. С Верейским мне было во сто крат легче, свободнее, увереннее. Он и чувства вызывал во мне совсем другие. С ним я хотела прожить вместе всю жизнь, не расставаясь ни на один день. И мне хотелось верить, что он мои чувства разделяет. Потому что предложил не тянуть со свадьбой. Уже настаивает выбрать дату; квартиру, куда мы переедем; дом, где будем отдыхать в выходные; страну, куда поедем в отпуск и даже заикнулся о втором ребёнке. И у него получается настолько просто и естественно вписывать нас с Матрёшкой в свои планы, что этому невозможно сопротивляться.

Вот и опять я о нём. Обо нём об одном. А ведь хотела о Косте.

— А Костя, значит, предложил поехать с ним? — понимающе кивнула Анька.

— Ну он не то, чтобы предложил. Он сказал такую странную фразу: «Если что-то пойдёт не так, даже не думай, собирайся и приезжай!» И я ведь не сказала: «Прости, Кость! Всё будет так. Ты найди себе кого-нибудь получше, чем я».

— И правильно не сказала. Это он сам решит кого и когда ему найти. А тебе по-хорошему он должен был поставить ультиматум: ты едешь со мной и ничего не знаю. Настоящий мужик не должен спрашивать, он должен брать за руку и уводить, — лечила она мою совесть алкоголем и поддержкой.

— Поверю тебе на слово, — разлила я остатки вина.

— Правильно, поверь, — Анька отодвинула на край стола пустую тарелку и призывно посмотрела на мой салат, к которому я даже не притронулась. — С Костей всё будет хорошо, он толковый парень. И всё он понял, не сомневайся. Тем более Верейский с ним говорил.

— И я понятия не имею о чём, — переставила я этой ведьме, любящей пожрать и не толстеющей, свою тарелку. — Поэтому теперь мне эта фраза покоя и не даёт.

— Забей, — махнула она. — В конце концов, должны же быть у них, как и у нас, свои секреты.

До конца нашего полдничного перекуса Анька рассказывала о своём новом друге. И глаза у неё так горели, что мне даже неловко было её перебивать со своими очередными душевными терзаниями в этот раз на счёт бывшей подружки Верейского.

Терзалась я молча до самого часового бутика «Улисс Нардин» куда такси привезло нас после бутылки Бордо.

— Я бы хотела… — протянула я часы.

На тёмном от загара лице немолодого часовщика не дрогнул ни один мускул, когда он взял часы, полез в какие-то каталоги или прейскуранты — защёлкал мышью, уставившись в экран монитора — потом кивнул, что стекло есть, и попросил мой паспорт.

— Слышь, девочка моя, — толкнула меня в бок подруга, — а мы точно куда надо пришли? Ты вообще ценник на эти часы видела?

— Да какая мне разница, — отмахнулась я. — Ребёнок разбил, я обещала отремонтировать.