— А дась мне чишы?  — торговалась она, показав на Костино запястье.

— Маш, — присел я рядом, — а часы-то тебе ещё зачем, жадная девочка?

— Хатю чишы!

И Костя ведь начал послушно расстёгивать браслет, но я его опередил.

— Возьми мои! — протянул я. — А теперь нам можно поговорить? — спросил, когда она принялась лепить их на руку.

И наконец получил царственный разрешающий кивок.

— Я, — выдох получился тяжёлый, когда я в упор посмотрел на Костю. — В общем, не то, чтобы я пришёл просить разрешения. Просто обозначу, что хочу сделать Эльвире предложение.

Он развёл в сторону руки.

— Не то, чтобы я имел право тебе запретить. Но не знаю, в курсе ли ты, что я на днях уезжаю?

— Не в курсе. Куда? — удивился я.

— Неважно. Далеко и, возможно, насовсем. Уезжаю работать в другой город. Но хочу, чтобы ты тоже знал: если она тебе откажет, или если вдруг решит приехать ко мне, я отговаривать её не стану.

— Она не решит, — уверенно качнул я головой.

— Не говори «гоп», — усмехнулся он. — Она связана обязательствами, о которых ты и не подозреваешь. У неё докторская, работа и свои планы на жизнь, которые она возможно, не захочет менять ради тебя. Как-то же она жила эти четыре года, — он кивнул на Матрёшку. — И то, что ты явился не запылился и решил вот так с кондачка: люблю, куплю, полетим, возможно, для неё не так много и значит. Я понимаю, да, что это твой ребёнок…

— Это Эльвира тебе сказала? — перебил я. — Что я её отец?

— Эльвира, — кивнул он. — Да оно и невооружённым глазом видно, Машка же вылитая ты. Глаза, волосы, эта ямочка, — показывал он на себе. — Но вместе с тобой у неё появилось столько проблем, так всё усложнилось, что я бы не решился предсказать что она выберет. Да и тебе бы, честно говоря, разобраться сначала со своей бывшей невестой и её проблемами.

— Её проблемами? — удивился я. — То есть ты в курсе?

— Примерно. Но и того, что я знаю, — он провёл рукой по шее. — Мне вот так.

— Эльвиру это всё никак не касается.

— Ещё как касается! — сказал он, словно отрезал. И столько силы и какой-то мужской жёсткости было в этом невзрачном парне, что я невольно осёкся, а он продолжил. — Твоя бывшая невеста втянула её в это. И мой тебе совет: если они тебе действительно дороги, пока всё не разрешится, держись от неё и Машки подальше.

— Не разрешится что?

— Ваши дела с Алескеровым. Уверен, это же твои дела, из-за которых бедную девчонку били, насиловали, душили и истязали несколько часов к ряду.

— Ты уверен? — нахмурился я.

К горлу подступил ком и неприятно заскребло сомнение: а так ли всё было, как я это понял. Может, она и правда попала в беду? В настоящую беду? Такое знакомое, гадкое, липкое сомненье волной прошло по телу.

Акции уже практически мои…

Буйные фантазии? Как же ты пожалеешь, что это сказал…

— Ля! — выругался Костя. — Я там был. И я судмедэксперт, если ты не заметил. Разбираться в этом — моя работа.

— А Эльвира тут причём?

— При всём. Кто-то же должен был помочь твоей невесте.

— Бывшей, — машинально уточнил я.

 — Да, да, бывшей. Которую ты так поспешно бросил. И рядом с которой оказалась только Эльвира. Конечно, она не смогла остаться в стороне. Но все эти вопросы ты должен задать не мне. И даже не Эльвире. Разберись уже с этим, твою мать! Или я сам увезу их отсюда подальше. И можешь не сомневаться, тебе не верну.

Он оглянулся. Его позвали в открытую дверь.

— Если у тебя всё, я пойду, — он сделал шаг назад.

Солнце припекало в спину. И на залитом его ярким светом дворе у обшарпанного здания — покрашенная суриком железная дверь, выкрошенный кирпич крыльца, свёрнутое в сторону ограждение у подъезда для машин, покосившийся мусорный бак — этот разговор казался каким-то сюрреалистичным, словно я сплю.

— Я не отпущу её, даже если она соберётся ехать!

— Она не будет спрашивать твоего разрешения. Кто угодно, только не Эльвира, — горько усмехнулся он и кивнул в сторону. — Надеюсь, это были очень дорогие часы?

— Упали! — хлопая глазёнками, испуганно протянула мне Матрёшка то, что осталось от Улисс Нардин из эксклюзивной коллекции.

— Очень, — отвечая Косте, присел я перед ней, оглушённый этим разговором.

— Возвращался бы ты в свой мир, Павел Верейский, — покачал он головой. — Не пудрил им мозги. Не пытался купить.

— А я по-твоему пытаюсь? — забрал я часы, стекло на которых пошло трещинами, и погладил притихшую, прижавшуюся ко мне Матрёшку по голове.

— А что ты по-твоему делаешь? Но даже если не сейчас, однажды всё равно попытаешься.

— Ну, может, и попытаюсь, — уверенно кивнул я. — Не вижу в этом ничего плохого. Всё, что я хотел сказать, я тебе сказал. Я сумею о них позаботиться, не сомневайся. Счастливого пути, Константин!

— Счастливо оставаться, Павел!

Он не шевельнулся с места, пока я шёл к машине. Пока пристёгивал Машку к детскому сиденью.

И машина уже тронулась, а он всё стоял, провожая нас глазами.

— А сичас мы куда едим? — вздохнула Матрёшка.

— К маме, девочка моя! А сейчас мы едем к маме!

Глава 31. Эльвира

Сумасшедшая ночь. Сумасшедшее утро. Сумасшедшая я, забывшая с этим Верейским обо всём на свете. И новый сумасшедший день, что, слава богу, подходил к концу.

Я возвращалась с улицы. После короткого рабочего совещания, что в отсутствие Когана (тот улетел на научную конференцию в Варшаву) провела заведующая отделением репродуктологии, я выбежала до ближайшего магазинчика за шампунем, пока вспомнила. А то, когда заедет Верейский, я обо всём на свете забуду, а голову завтра хозяйственным мылом буду мыть.

И уже с вестибюля увидела у своего кабинета мать Кононовой и бегущую ко мне Ирину Львовну.

— Её дочь была на приёме с утра, одна. Что ей надо? — остановилась я.

— Понятия не имею, — даже не оглянулась, глядя на меня испуганными глазами администратор.  — Эльвира Алексеевна, там в кабинете вас Пашутин дожидается.

— В моём кабинете? — удивилась я.

— Ну да, он спросил можно ли ему подождать внутри, я и открыла, — громко шептала она.

«Ну что ж, Пашутин, так Пашутин!» — выдохнула я и бесстрашно шагнула в коридор.

— Вы ко мне? — обратилась к женщине, что металась недовольным пингвином: чёрный плащ, белый шарф.

— Дочь ничего мне не рассказала, — перегородила та собой дверь.

— Сожалею, но от меня вы услышите ещё меньше, — пожала я плечами.

Сомневаюсь, что той хотелось бы делиться с матерью, что она приходила узнать результаты анализов и обсудить методы контрацепции, потому что мужу она и дальше собирается изменять, а вот беременеть не планирует.

— Может, всё же уделите мне несколько минут? Не здесь, — она демонстративно посмотрела на часы, на мою верхнюю одежду и пакет в руках. — До конца рабочего дня у вас же ещё есть время?

— Конечно, — гнусно улыбнулась я, открывая дверь и вежливо смещая женщину в сторонку. — Только если оно останется, после того, как отпущу клиента.

Стоящий в кабинете мужчина, которого она, конечно, увидела из-за моей спины, судя по жалобному скрипу сиденья, заставил её недовольно бухнуться на лавку.

А я закрыла дверь, с сожалением сознавая, что до конца рабочего дня времени ещё предостаточно.

— Владимир Олегович, — поздоровалась я.

Он стоял у окна, засунув руки в карманы. И обернулся на моё появление.

Строгий костюм. Белая рубашка. Широкий галстук. Короткий ёжик седеющих волос, обрамляющий лысину. Конечно, я посмотрела в интернете как он выглядит. И если чем и была потрясена, то только тем, что это он решил меня подождать, а не я должна была явиться, например, в кабинет директора пред его светлые очи. Хотя очи у него как раз были карие, но совсем другого оттенка, не такого как у дочери.

Ни шока, ни ужаса, ни желания бухнуться на колени и бить челом у меня этот влиятельный человек не вызвал. Обычный мужик под шестьдесят. Солидный. Слегка опухший. Невысокий. Широкоплечий. Не обрюзгший, но не особо и спортивный. Но я бы сказала: неприятный.